28 апреля 2014, 15:12
Писатель Платон Беседин — о том, что он увидел, посетив самый центр Донецкой Народной Республики
— По местам боевой славы, — то ли шутя, то ли всерьез произнесла женщина с тяжелым, причудливым, как антикварный канделябр, лицом. Вторая дама — рыжая, в золотистых штанах, — вздохнув, отвернулась от окна.
Нас было трое в купе поезда «Киев–Донецк». Вместо того чтобы спать, играть в карты, лузгать семечки, мы обсуждали ситуацию в Украине. Сошлись в одном: никому нельзя верить. Особенно СМИ, где только война, бандеровцы, сепаратизм.
А за окном дышали спокойствием Краматорск и Славянск. Точнее — их вокзальный фасад. Донецк же был непоколебим, упорядочен изнутри.
— Мне к центру событий.
— Каких событий? — таксист вроде бы удивился.
— Ну, митинги, все дела…
— А, это вам на площадь Ленина…
— А вы, стало быть, не за них?
— Ну почему не за них?
Таксист начал рассказывать, как плохо стало жить: за тот же набор продуктов отдаешь на 150 гривен больше; детали, которые стоили 200 гривен, стоят 400; а тех, кто был на евромайдане, кормили наркотиками; и вообще «хунту» судить надо.
— А на митинги ходите?
— Нет, не хожу. Работать мне надо.
— Референдум, кстати, у вас когда?
— Даже не знаю…
Таксист высадил меня на площади Ленина. У памятника, обклеенного фотографиями погибших бойцов «Беркута», ютились три палатки. В них — никого. Только отпечатанные листовки.
Взял одну, прочитал о будущей Донецкой Народной Республике, созданной в 1917 году и восстановленной в 2014-м. Ее сторонники требовали два государственных языка, возможность вещания российских телеканалов, запрет сектантской идеологии и контроля населением денег, заработанных жителями Донбасса.
— Вы что-то хотели?
Меня наконец заметили. Из-за палаток вынырнула женщина с лицом доброй советской учительницы. Узнав, что я из Крыма, обрадовалась:
— Ой, а мы тут за вас шампанское 16 марта пили! Радовались!
— А когда мы за вас пить будем?
Учительница стушевалась, начала отвечать, что всё, конечно, не так просто, но они не сдадутся.
— Как наш «Запорожец» — нас не победить!
Она махнула рукой в сторону. Там и правда стоял «Запорожец» — тот самый, из советского прошлого, раскрашенный в цвета российского триколора. Он, собственно, был, как эта женщина-учительница, грезившая советским прошлым как донецким будущим, подретушированным российскими художниками.
— Его и били, и жгли, а он стоит! И мы выстоим!
— Это да, но почему вас так мало?
—Работают люди, — учительница помолчала. — Да и цель намечена: 11 мая референдум — вот тогда выходить надо!
Такие женщины были главной движущей силой в Крыму. Риторика их была похожей: выходили на митинги больше месяца, никто из власти не хотел слушать, от того перешли к решительным действиям. Но в отличие от крымчанок, пикетировавших горсоветы, донецкая учительница сомневалась. Хоть и бодрилась:
— Большая часть людей сейчас у обладминистрации…
По дороге к ней я пообщался с горожанами. Представлялся гостем из Крыма. Правда, вскоре это пришлось прекратить. Слишком бурной оказывалась реакция. Особенно разошлась пожилая женщина с шиньоном:
— Сепаратисты, подохните там!
У обладминистрации собралось человек 200. В основном люди за 40: «те, кому нечего терять», как выразилась женщина, обмотанная российским флагом. Молодежи почти нет. Играет преимущественно шансон и патриотические песни. Чаще всего слышится женский голос, напевающий: «Русские идут! Разврат с насильем запрещать. Русские идут не только русских защищать…».
Подступы к входу разделены на секторы. В наружном стоят шесть палаток. Пожилые активисты раздают листовки. Пришедшие записываются в добровольцы. Запись ведет женщина с лицом товароведа сельмага.
— Служили?
— Нет, — куксится изогнутый рыболовным крючком парень.
— Боксом, борьбой занимались?
— Послушайте, я вырос на Петровке, могу за себя постоять…
Рядом бородатый толкователь разъясняет политику «партии» группке женщин бальзаковского возраста.
— Сразу в Россию нас взять не смогут, — коллективное «у-у-ууу» в ответ. — Отделиться надо вначале. Затем просить Путина взять Донбасс в Россию. Он возьмет!
Коллективное «ур-рра-аа» в ответ.
Дальше — к баррикадам, кудрявящимся колючей проволокой, обклеенным плакатами с народным творчеством. Нечто похожее было на квромайдане. Там тоже разгулялись поэты, мыслители, юмористы, пророки, юродивые. Содержание было иным, форма — та же. Как и антураж: сложенные покрышки, разобранная брусчатка, люди в балаклавках, бутерброды с тушенкой и очень сладкий чай.
В Киеве взывали к Евросоюзу, в Донецке — к России. На евромайдане вели русофобскую риторику, взывая к уничтожению «московского монстра», у донецкой обладминистрации всё пропитано ненавистью к США. Они — тот инфернальный дракон, убей которого — и в Украине воцарится благодать.
Оттого, видимо, подавляющая часть лозунгов на английском языке; знают, к кому обращаются. Лейтмотив всего — Notfascism. Эта надпись везде, даже на окнах администрации.
Чаще США у донецкой обладминистрации упоминают лишь Бога. Православные кресты, иконы — повсюду. «С нами Бог!» — начерчено на знаменах. Этому действительно верят.
Оказаться в самой администрации — проблематично. Но после долгих терзаний договариваюсь с чересчур оголенной, как для апреля, блондинкой. У нее бейдж с соответствующей категорией допуска. Правда, на входе еще надо вытерпеть донельзя грубый, бесцеремонный обыск агрессивного парня в балаклавке, из которой зыркают белесо-голубые, как у алкоголика, глаза.
Блондинка ведет меня по этажам администрации, которая пахнет потом, капустой и перегаром. Много людей из тех, что злоупотребляют алкоголем. Есть те, кто, похоже, только что злоупотребил. Это, пожалуй, главное отличие от евромайдана.
Местная журналистка рассказала, что те, кто в здании, весь день ходят с пол-литровыми бутылками колы, периодически прикладываются к ним и оттого характерно морщатся. «Любители колы» действительно встречаются. Их тормозят и отправляют спать.
Спальни, кухня — всё здесь. Матрасы лежат вдоль стен. Суп разносят в огромных армейских кастрюлях. Непрерывно работает телевизор (показывает исключительно «Россию»), люди играют в шахматы, карты. Похоже, что быт только налаживается.
— Главная проблема, — в переводе на литературный язык объясняет мне рыжий мужчина в камуфляже, — в том, что нет лидера. И армии российской, как в Крыму, нет…
— Так, а милиция на вашей стороне?
— Ее не поймешь. Когда их брали, вышли с георгиевскими ленточками, сказали: «Народ, мы за вас». А как реально — не знаю. «Беркута» — те с нами.
Девушка же, представляющаяся активисткой из Макеевки, кричит, что основная беда в неинформированности населения: мало кто знает о предстоящем 11 мая референдуме.
— Никто не придет! А второго шанса не будет! Почему телеканалы молчат?
— Потому что они не наши, — отвечает ей мужчина в куртке КПУ.
— Надо брать! Второго шанса не будет!
Девушка кричит что-то еще. Происходящее перерастает в очередной спор, чьё общее настроение варьируется от коллективного «у-у-ууу» до коллективного «ура-ааа». И так непрерывно.
Но отойди десяток метров от обладминистрации, и — покой, тишина. Вечерний бульвар Пушкина насколько умиротворен, настолько великолепен. Иду в молчании, любуюсь.
— Внучок, купи чеснок!
Меня окликает старуха, разложившая на земле товар. Надо бы ей помочь.
— А давайте чеснок, — лезу в карман за деньгами. — Город-то у вас красивый.
— Да, но вот устроили…
— А вы не за?
— Как не за? Очень за! С бандеровцами нам делать нечего. В Россию нам надо!
— И есть шансы?
— Это уж как народ решит, — старуха протягивает мне чеснок. — Только где этот народ?
Читайте далее: http://izvestia.ru/news/570023#ixzz30CC99lCU
Комментариев нет:
Отправить комментарий