Из записок Игнатьева Алексея Ивановича.

Севастополь, апрель 1020 года.

  Я мог лишь украдкой, со стороны наблюдать картину развала России. Но легко пишется, когда в столе лежит заряженный револьвер! Еще легче, когда в твоем подвале спрятан пулемет с полным боекомплектом.

  Гонения на Православную Церковь, расхищение несметных богатств России, поголовное истребление христианского населения, мучения, пытки и казни, воскресили давно забытые страницы истории, о коих помнили и предупреждали только отмеченные Богом люди.

  Не захотели слушать Достоевского с его провидением колоссальной стихийной революции, которая потребует сто миллионов русских голов и зальет весь мир кровью и слезами.

  Не захотели прислушаться к откровениям американских газет 1912 года: «Подлую Россию, которая стояла на коленях перед японцами, мы заставит встать на колени перед избранным народом. Евреи всего мира объявили войну России…» и тому подобное.

  Либеральными толкованиями подорвали престиж Законов, тюрьмы превратили в садки для откармливания преступных тунеядцев.

  И дождались.

  Тут не «новое», что на птичьем языке зовется ныне борьбой «труда с капиталом», - тут возврат к покрытому вековой пылью старому. И какими руками убивается христианство и христианское.

  Одно в Англии призвало убить еще Александра III, за, что,  даже у англичан, получило полтора года заключения. Другое обругало командира полка и прослыло за это другом народа. Третье в призывном возрасте дезертировало и эмигрировало. Четвертое, с детства обожравшись, в поисках острых ощущений припало к источникам самых извращенных пороков и создало себе имя «оригинального мыслителя» и тоже друга народа. Пятое, вовсе патологическое, исчезло в пучине тайных обществ, чтобы в определенный момент вынырнуть для великих дел «страха ради иудейска». Шестое, наплевав на присягу, исшепталось за спиной Государя, одурев от собственных фантазий и бесславно околев в сточной канаве истории. И все вместе, аки черви, въелись в живое тело России, предав её и отдав на заклание.

   Денщик мой бывший, изрядный водолаз, намедни сошел с ума и ныне грызет мои последние сухари. На дне гавани узрел он несметную толпу утопленных «золотопогонников» и морских офицеров с привязанными к ногам камнями. Среди этой толпы мертвецов теребим был подводным течением священник с вздетым перстом, так же шевелящимся.  Несчастных связывали толпами, наносили им ударами сабель и револьверов тяжкие раны и полуживыми бросали в море. Гонимые голодом, они доверились приглашению для записи на работу, сулящую хлеб. Мои попытки удержать хоть некоторых, оказались бесполезны. На что надеялись. Весь Крым залит кровью.

  В Симферополе саблями отрубали уши, носы и руки, выкалывали глаза и лишь, потом добивали. В Алупке чрезвычайка расстреляла сотни больных и раненых.  Заживающие раны, полученные на фронте, вскрывались и засыпались солью, грязной землей и известью, заливались спиртным и керосином. Какие-то иностранцы, какие-то извращенки всем командуют.  Кажется, я вообще остался один недобитый. Слава Богу, не женат и бездетен.

  Рукопись мою препоручаю соседу моему, Андрею Мельникову, мирному мещанину, каретных дел мастеру. Хоть фамилия и попахивает чертовщинкой, да человек хороший. Жаль, не удалось спасти рудневские «Записки моряка» -  музей Черноморского флота, где они хранились, чекисты пустили в распыл чрезвычайно быстро, даже для нынешних последних перемен. Кстати, «чека» означает по-еврейски «бойня для скота». А «красные и белые» - разные названия одной формы хорошо подготовленного национального помешательства.

  Засим кончаю и отправляюсь оборонять мою саклю. Меня в покое не оставят. Уж заходили – бородою моей не обманулись. Что ж, эти палачи увидят, как будет умирать русский офицер. Но это будет их последним впечатлением на этом свете.

 

  Господи, благослови!

Источник - Журнал «Москва», №2 2008 года.