Налог кровью

30 июля 2014, 15:01     Максим Соколов

Журналист Максим Соколов — о боевом настрое украинской армии в связи с малопривлекательными чертами украинского же политикума

В старину люди не стеснялись и в эпоху, когда войны были бытовым явлением, воинскую повинность так и называли — налог кровью. На сегодняшней Украине устаревший термин приобрел первоначальный смысл, поскольку украинские военные потери за три месяца донбасской кампании довольно велики. Оценки, конечно, сильно расходятся, как это, впрочем, всегда бывает при ожесточенной войне. «Дойче Вохеншау» и Совинформбюро тоже давали весьма отличающиеся друг от друга цифры потерь. Тем не менее даже если верить официальным оценкам украинской стороны — скорее всего, достаточно сильно заниженным, — всё равно получается, что цифра потерь относительно общей численности населения страны не меньше, чем аналогичные цифры времен афганской и чеченской кампаний. Скорее же выше и сильно выше.

Неудивительно, что вести с Украины сообщают о случаях дезертирства, о бегстве призывников с родины через плохо охраняемую границу, протестах жен и матерей etc. С одной стороны, сообщения о нежелании простых солдат умирать есть классика пропаганды среди войск и населения противника. Первое, что приходит в голову пропагандисту противной стороны, — развить эту тему и всячески ее педалировать. С другой стороны, и прокиевские источники тоже признают, что с призывом не всё обстоит гладко, что военкоматы инфильтрованы агентами ФСБ/ГРУ, которые срывают план призыва и сеют неразбериху в мобилизационные предписания. В переводе на русский язык это означает, что агенты там или не агенты, но патриотический подъем при мобилизации (как и при подписке на военный заем) оставляет желать лучшего.

В принципе это не диво. В достаточно расхлябанной стране, где качество государственной машины оставляет желать много лучшего, а цели войны рядовому обывателю не вполне ясны, случаи непатриотического поведения солдат и их родственников встречаются довольно часто — «На войну мы не пойдем, на нее мы все нас…м». Иногда такое поведение приобретает гигантские масштабы: бегство итальянской армии от австрийцев при Капоретто в северо-восточной Италии в октябре 1917 года, разложение русской армии в том же 1917 году. Иногда масштаб скромнее, но проблемы для военных властей всё равно есть: уклонение азербайджанского юношества от посылки на карабахский фронт в начале 1990-х годов.

Однако обыкновенно тут наблюдается некоторый временной лаг. Бегство целых армий при Капоретто, массовое дезертирство и уклонение в тылу все-таки случилось на третьем году тяжелой и не для всех в Италии осмысленной войны. Тут же угасание воинского духа и разнузданная деятельность агентов ФСБ в галицийских военкоматах наблюдается уже на третьем месяце кампании. Что по всем канонам очень рано.

Определенную роль в таком быстром развитии играет общее качество как военного, так и гражданского управления. Всякая война — не масло сливочное, но украинский стиль вождения войск — это совсем нечто за гранью добра и зла, и этот стиль способен сильно ускорить появление настроений «на войну мы не пойдем». Когда качество тылового управления не лучше и вместо минимально упорядоченного призыва — ратники 1-го разряда, ратники 2-го разряда etc. — объявляется призыв в фольксштурм, которому подлежат все, вплоть до глубоких старцев, рекрутская кампания делается глубоко хаотической, уподобляясь игре в рулетку, только ставка в этой рулетке — жизнь. Что тоже не способствует патриотическому подъему на сборных пунктах.

Вообще регулярная война требует минимального регулярства от государственного организма — все-таки формируется не банда батьки Ангела, а нечто хотя бы в теории более организованное, — но каково регулярство на Украине, всем известно.

Но есть еще одна причина такого впечатляющего контраста между бурным подъемом патриотического майдана с регулярным прочувствованным пением «Душу и тило мы положим за нашу свободу» и существенно меньшим энтузиазмом по поводу рекрутской кампании, как раз и предлагающей практически положить душу и тило в Донбассе.

Одной из малопривлекательных черт украинского политикума является принципиальная неготовность платить по каким бы то ни было счетам и выполнять какие бы то ни было обязательства. Люди постарше помнят переговоры с Украиной касательно внешних долгов СССР — забыть такую сказку про белого бычка невозможно, люди помоложе могут вспомнить многосерийную газовую эпопею. Но политикум не ветром надуло, а он отражает известные национальные особенности. Например, склонность полагать, что платить всегда будет кто-то другой. Сосед, кум, клятый москаль — но только не я. Не сказать, чтобы прочие народы не были грешны по этой части, все хороши, но у наших украинских братьев эта склонность приобретает анекдотически гипертрофированный характер. А в случае с налогом кровью уже не анекдотический, ибо смешного мало.

Во дни бедствий старший русский брат более склонен к угрюмости. «Ведь у нас такой народ — если родина в опасности, значит, всем идти на фронт». Приятного тут ничего нет, тяжелая, грязная работа, но — надо. В отличие от русского брата младшему украинскому сосредоточенная угрюмость нимало не свойственна. Бить горшки — с превеликим удовольствием и даже с каким-то диким упоением, идти на фронт — да вы шо, сказились? Нас-то за что?

Читайте далее: http://izvestia.ru/news/574597#ixzz38xY57czJ