Продолжение
Обычное человеческое желание велело мне слушать,
а любопытство спросить:
- Чего же ты хочешь в замен?
- Да почти ничего. Мелочь.
Борис сделал продолжительную паузу. Он знал, что
я трепыхаюсь на крючке.
- Единственное, что я от тебя хочу, маэстро,
чтобы ты научил меня петь. Ну да, хочу стать звездой эстрады. Хочу научиться
держаться на сцене. Речь не идёт об оперных ариях, это я умею. Только об
эстраде. Ты дашь мне несколько уроков?
Наконец-то я начал соображать. С его хорошим
голосом научиться, профессионально, петь, не составит больших трудов. Потом он
войдёт в какой-нибудь ансамбль. Хороший ансамбль мог рассчитывать на
заграничное турне и тогда. Замысел был
неплохим, а обучение пению ни чем мне не грозило. КГБ и Галина Брежнева
решительно недооценивали хитрости Бориса, но это уже их трудности.
Да, риск невелик. Никто не мог обвинить меня в
том, что я учу пению будущего эмигранта. И, всё же. Я оговаривался выездом с
концертами в другие города. Но, оказалось, что и я недооценил Бориса. Он открыл
шкатулку и оста из неё перстень с большим сверкающим бриллиантом, дал мне
возможность внимательно рассмотреть его.
- Это очень старый и красивый перстень, правда? Он
принадлежал моей матери. Бриллиант чистой воды, два карата. Как ты думаешь, мог
бы он стать авансом в зачет уроков пения?
Я решительно возражал, он настаивал, и, в конце
концов, я сказал. Что если он хочет избавиться от такого красивого перстня, то
я готов его у него купить.
- Послушай, - он втолковывал мне как ребёнку, -
возьми этот перстень. Он, в самом деле, принадлежал моей матери, я тебе его дарю.
Всё, что я от тебя хочу – так это несколько уроков. Что в этом страшного?
Клянусь, я не втяну тебя ни во что плохое.
Мне вспомнилась поговорка: «Остерегайся цыгана,
дающего клятву», но я все же положил перстень в карман пиджака и несколько раз
повторил, что петь я его, пожалуй, научу, однако, ни на что больше он
рассчитывать не должен. Добавил, что могу дать ему только один урок, ибо через
два дня мы уезжаем в Вильнюс.
- Я присоединюсь к вам, когда и где только
прикажешь. Возьму с собой аккомпаниатора.
Когда Борис через полчаса высадил меня возле
гостиницы, я почувствовал себя в состоянии тяжелейшего похмелья, я вёл себя как
последний дурак. Я сотворил именно то, от чего предостерегал других. И, чтобы
Борис ни говорил, его побег был бы признан КГБ и Галиной Брежневой весьма
«недружественным актом», а ты, глупый Стэнли Лаудан, был соавтором этого плана!
Я приехал в Москву как мирный иностранец, а
выезжал в Вильнюс взвинченный и обеспокоенный. Мои опасения возросли, когда в
литовской столице я встретил, ожидающего нас, Бориса. Не оставалось ничего
другого, как взяться за уроки. Роберт блистал на сцене, срывая громкие
аплодисменты в зале филармонии, а я в тесной гардеробной давал уроки Борису. У
него талант и красивый голос, и, стало быть, из него мог получиться вполне
сносный исполнитель. Занятия с ним были приятными, и я забывал, что, скорее
всего, уже нахожусь в «черном списке» КГБ. Но, то и дело, я возвращался к
действительности. Я всегда требовал от исполнителей выкладываться на репетициях
в полную силу, так что с Бориса уже катил седьмой пот. Когда мы начинали урок,
в гардеробе было прохладно, сейчас же ему стало жарко. Он снял пиджак, бросил
его на спинку стула, и… из карманов на пол посыпались дорогие камни. Борис даже
не прервал пения, оставив камни лежащими на полу. Мурашки побежали у меня по
спине. Сколько же он их имеет, если так легкомысленно относится к тем, что
лежали возле его ног? Почему ходит с ними по городу? Я не мог найти ответы на
эти вопросы ни тогда, ни позже, даже когда с облегчением поднимаешься после
досмотра по трапу самолёта, уносящего меня в Англию.
Я вернулся в Москву только весной. В воздухе уже
явно чувствовалось её дыхание, хотя вдоль шоссе, ведущего от аэропорта, ещё
лежали грязные сугробы отвердевшего снега. В «Метрополе» не успел я ещё
распаковать чемоданы, вдруг раздался телефонный звонок – Борис. Он радостно
приветствовал меня, решительно испортив мне настроение. На этот раз моё
пребывание в Москве было частным, и за собственный счет. Я хотел организовать
концерт Арама Хачатуряна в Лондоне.
Борис, как всегда пунктуальный, подошел ко мне
ровно в семь и заботливо провёл через толпу. Толпа окружила новый «Понтиак». Он
не изменил своим экстравагантным привычкам и, как раньше, резко тронул с места
с демонстративным неуважением правил дорожного движения. Только сейчас до меня
дошло – Борис сменил автомобиль.
Я много слышал о Доме литераторов, но никогда в
нём не был. По российским стандартам, это ресторан высшего класса, кухня лучше, чем где-либо,
посетители принадлежат к высшему социалистическому классу.
Именно такими выглядели люди, сидевшие за
столиком, к которому подвёл меня Борис. Видно было, что гости не экономили на
водке, ожидая нас, но приветствовали мы друг друга с известной церемонией.
Генерал в мундире, покрытом несколькими слоями медалей, большие люди из театра
и цирка, ещё больше из КГБ. Уныло и скучно, и, весьма, пьяно. Я затосковал.
- Друзья! – Борис внезапно прервал застольные
разговоры. – Мне очень жаль, но мы должны идти. Маэстро устал, - заявил он
тоном, исключающим какую-либо дискуссию. Взял меня под руку и потащил к
гардеробу.
На лице мы немного прошлись и уселись на
скамейке, с удовольствием вдыхая свежий холодный ветер.
- Пожалуйста, прости, мня за этих идиотов, -
начал Борис извиняющимся голосом.
- Не переживай, - мой тон был прохладен как
воздух. – Твои друзья не были такими уж монстрами. Тот тип из мюзик-холла мне
даже понравился.
Трудно сказать: толи моё поведение, толи
упоминание директора эстрадного театра послужило тому причиной, но Борис выкрикнул:
- Он
никогда ничего сам не создал. Умеет только копировать. Крадёт замыслы на Западе
или у провинциалов, когда удаётся. Но даже это не умеет как следует
использовать.
Ни слова Бориса, а какая-то страшная нотка в его
голосе, какое-то эхо заставили меня прислушаться. Что-то такое, чего я от
Бориса не ожидал. То, в чём есть привкус страха.
- Удивляешься? Ситуация изменилась. Ничто не
вечно. Я попросил тебя о небольшой услуге, ты не отказал, и я тебе благодарен. Но
из этого ничего не выйдет. Я должен изменить свои планы и начать всё сначала.
- Что случилось? – спросил я.
- Галина догадалась, что я замышляю. Не знаю, как
ей это удалось, она даже не потребовала от меня никаких объяснений. Но я знаю,
что она знает…
Если Галина знает, подумал я, значит и КГБ знает.
Сердце подступило к горлу. Борис даже не заметил, что я скорчился от страха.
- Однажды мне показалось, что я доставил её
глубочайший оргазм, а она вдруг разразилась смехом. Смехом! Вот, - подумал я - человек наконец-то доволен, а она: «ну и кто
должен стать этим сильным, великим исполнителем эстрадных песен, а?»
- Кто ей об этом сказал? – повторил мой вопрос
Борис, - я одна из собачек в её своре, и когда пёсик только задумает стать
непослушным, у неё есть свои методы, чтобы узнать об этом. Я был идиотом,
думая, что она не умеет к двум прибавить два. Но тебя в этом деле нет. Она даже
не знает о твоём существовании.
- И ты думаешь, я поверю! – сказал я. – Да у меня
нет ни малейшего желания иметь с летим что-либо общее. Я возвращаюсь в
гостиницу, и на этом конец!
Он взял меня по руку и повёл к машине. Я не
сопротивлялся. В эти часы в Москве было трудно поймать такси, пусть он меня
отвезёт, а перед гостиницей я распрощаюсь с ним навсегда.
- На счастье, Галя любит постельные игрища, -
продолжал Борис. – Пока я её любимая игрушка. Я нужен ей, временами, слишком часто,
поэтому она не просит ещё своего папочку, чтобы то устроил, с кем надо, моё
исчезновение. Я хорошо знаю, что она умеет сделать, и тогда папаша сметёт меня
как пешку с шахматной доски, и моя игра будет закончена. Есть ещё одна причина,
по которой Галя продолжает держать меня. Она ненавидит своего мужа! Ох, как она
его ненавидит! Я нужен ей, чтобы дразнить его. При своём положении, он может
упрятать меня в лагерь, но боится. Галина может пожаловаться папочке, что Юра
Чурбанов задирает нос, что учинил ей неприятности, и тогда даже министерское
кресло его не спасёт. Видишь, какие игры? Убийственные, но Галя любит только
такие.
Я напряженно слушал. Я хотел знать как можно
больше. Информация может помочь избежать ошибок.
- Я думаю, ты понимаешь, почему я хочу отсюда
сбежать. Не убегаю от страны, я хочу освободиться от Галины Брежневой. Она
сильнее, чем КГБ, Политбюро и все остальные вместе взятые. Да, да! Знаешь, что
она сотворила? Сделала меня певцом Большого театра и выбила должность солиста. Это
значит, что теперь мне несолидно даже думать об эстрадной карьере. У нас так и
делается. Или-или.
Продолжение следует.
Источник - журнал Интерпол Москва 1992 год.
Комментариев нет:
Отправить комментарий